Д.ГОРЕНБУРГ О МЕХАНИЗМЕ СМЕНЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ У ТАТАР И БАШКИР БАШКОРТОСТАНА

Проблема регулярной и массовой смены этнической идентичности с башкирской на татарскую и обратно, с татарской на башкирскую по результатам переписей населения в течении XIX-XXI вв. давно стала предметом интереса ученых. С ростом «политизированной этничности» (В.Р.Филиппов, 2003) в РБ и РТ эта проблема явилась одной из самых политизированных и конфликтных, настоящим «камнем преткновения» в отношениях между двумя братскими республиками, обладающими почти идентичным юридическим статусом в рамках РФ, сходным экономическим положением, структурой и характером политических режимов и родственным этническим составом. Для беспристрастного анализа темы полезно, в частности, обратиться к работе авторитетного эксперта, написанную вне научных сообществ РБ, РТ и РФ в целом, представляющую для нас интерес как «взгляд со стороны». Кроме того, она позволяет заметить наиболее распространенные, узловые стереотипы, встречающиеся у любого исследователя, столкнувшегося с данной проблемой.

Рассмотрим ее подробнее. Статья доктора философии, руководителя российской и восточноевропейской программы Центра военно-морских исследований США (г. Александрия, штат Вирджиния) Д. Горенбурга «К исследованию механизма изменения национальной принадлежности у татар и башкир Башкортостана» (Д.Горенбург, 1999) носит реферативный характер, т.е. с целью создать общее представление о механизме изменения национальной идентичности башкир и татар РБ на основе одной из современных гуманитарных методик — инструментализма. Т.е. работа обладает научной новизной только в относительных рамках, достаточных для реферата. Почти все факты и проблемы, затронутые в статье, достаточно давно дискутируются в РФ и РБ (см. например, Р.Г. Кузеев, 1992; А.М. Буранчин, 2007; Ф.Х. Гарипова, 2009). Статья представляет собой классическое изложение проблемы колебания этнической идентичности на территории Башкортостана и Татарстана с точки зрения зарубежного автора – ничего более принципиально важного в аргументации этого феномена за прошедшие годы, в целом, не появилось – притом, что общий объем политизированных научных и псевдонаучных работ по этой теме огромен.

Проще говоря, по этой статье можно судить об основных «вехах» всей полемики по данному поводу.

К положительным моментам статьи следует отнести достаточно высокую степень объективности, заметную на фоне последней серии публикаций зарубежных авторов, тенденциозно сгруппированных и фрагментированных, привлекаемых в рамках компании по дискредитации Республики Башкортостан (Й.Гревингхольт, 2006). Автор заранее отмечает, что пытался избежать подобной политизированности, не забыв отметить сам ее факт: «В последнее время обсуждение этнической ситуации в северно-западном Башкортостане стало увязываться с борьбой татар этой республики за свои права и поэтому оказалось сильно политизировано, что негативно влияет на выводы местных ученых».

В частности, автор анализирует «необъяснимое» изменение этнической идентичности башкир Мензелинского уезда на татарскую (с 200 тыс. до 1700 чел.!), за период 1920-1926 гг., логично объясняя ее именно воздействием новообразованных государственных институтов Татарской АССР. Этот моменты работы Д.Горенбурга заслуживает отдельного внимания: «Как уже отмечалось, Мензелинский уезд оказался в составе Татарстана, а остальная часть губернии, в том числе пограничные Бирский и Белебеевский уезды, вошли в Башкортостан. В Таблице 6 показано резкое уменьшение численности башкир в этом регионе в 1897-1926 гг. [13]. Частично это можно объяснить упразднением сословий. Но если в двух уездах, отошедших к Башкортостану, башкирское население продолжало существовать, то в Мензелинском уезде к 1926 г. оно полностью исчезло [14]. Мензелинские башкиры ни по языку, ни по культуре не отличались от своих белебеевских и бирских сородичей, но, видимо, ассимилировались быстрее в силу политических изменений, происшедших в 1922 г. Оказавшись в Татарстане, мензелинские башкиры, почувствовав выгоду от принадлежности к титульной нации, вскоре стали татарами. Да и этническая культура их сильно походила на культуру казанских татар. Кроме того, переход башкир в татар несомненно поощрялся властями Татарстана, уделявшими внимание развитию именно татарской, а не башкирской культуры. Аналогично белебеевские и бирские башкиры не стремились изменять свою национальность, поскольку понимали, что вскоре получат в Башкортостане привилегии».

Таким образом, факт ассимиляции башкир Мензелинского и Бугульминского уездов при деятельном участии государства, точнее, Татарской АССР признан независимой экспертизой в лице ведущего исследователя США по данному вопросу.

Принципиальным выводом является также признание автором, вопреки уверениям татаристских идеологов и информантов автора (Айдар Халим), на основе собственных полевых исследований, факт исконной, дореволюционной башкирской этнической идентичности западных «татароязычных» башкир, измененной только в результате политических коллизий советского и постсоветского периода.

Наиболее заметные недостатки статьи носят источниковый и более частный методологический характер. Прежде всего, не всегда корректен подбор источников. Не только интерпретации, но и факты, введенные в научный оборот рядом широко известных ученых РБ, не нашли отражения в статье, кроме беглого упоминания о «местных этнологах», и действительно неизбежных ссылок на Р.Г.Кузеева и М.И.Роднова. В то время как в качестве источника автор 3 (три) раза в пределах небольшой статьи (12 с.), т.е. чаще, чем на упомянутых ученых, ссылается на Айдара Халима, работы которого серьезными считать никак нельзя. (Последнее обстоятельство негласно признано и в РБ, и в РТ, где издание им собственного журнала было просто прекращено, по его собственным словам — по указанию президента РТ М.Шаймиева — в силу крайне обостренной антибашкирской позиции Халима Айдара, недопустимой в любом стабильном государственном образовании). Ссылки на А.Халима примерно равнозначны ссылкам на творения «группы Носовского и Фоменко», М.З.Закиева или С.А.Галлямова в серьезной статье по истории, т.е., мягко говоря, в науке не приветствуются. Автор сам вынужден косвенно признать крайнюю политизированность упомянутого публициста, известную в нашем регионе всем, со времен недоброй памяти «перестройки». Но, тем не менее, продолжает ссылаться на его информацию при анализе наиболее узловых проблем, затронутых в статье.

Ссылки на газетные публикации (газета «Советский Башкортостан») также предприняты без анализа и учета их политической направленности и конъюнктурности. Упомянутые публикации во время «перестройки» обладали ею в крайней степени, не позволяющей с доверием относится к приводимым ими данным. Исключение — публикация официальных документов и статистики — но именно в упомянутых автором статьях речь шла не о них.

В целом, автор достаточно корректно отнесся к поставленной им задаче, приведенная им периодизация вполне приемлема, позиция автора аргументирована и изложена в соответствии с одной из признанных наукой методологией (инструментализм), сюжет статьи выражен достаточно ясно.

Следующий недостаток — несопоставимость материала, избранного для анализа, с категоричными тезисами автора. «Решающая роль государства в формировании этничности» - столь кардинальный вывод, что не может быть доказан на материале изначально пограничной, маргинальной в этнокультурном плане группы населения, давно отмеченной в отечественной этнологии, как не типичный, а исключительный феномен: населения с двойственной этнической самоидентификацией (Р.Г. Кузеев, Л.Н. Гумилев, В.А. Тишков) на территории соприкосновениями родственных татарского и башкирского этносов, в частности, на С.-З. РБ. Косвенно эту исключительность признает и сам Д. Горенбург в другом фрагменте своей работы, но выводов из собственной осведомленности не делает.

Обратимся к более частным замечаниям по тексту Д. Горенбурга.  «Подведем итоги. Высокая численность башкир в 1897 г. была вызвана экономическими выгодами от принадлежности к башкирскому сословию и земельными реформами 1865 г., облегчившими межсословную мобильность. Упразднение земельных привилегий привело к постепенному сокращению численности башкир, ибо многие небашкиры восстановили свою прежнюю национальную принадлежность. Официальная политика способствовала этому двумя способами. Во-первых, в тех частях губернии, которые отошли к Татарстану, стало выгодно считаться татарином» (Д. Горенбург).

Весьма очевидный вывод. Следующий тезис автора менее однозначен: «Во-вторых, при создании башкирского литературного языка не были учтены особенности местного диалекта, а представителям титульной нации предоставлялись привилегии. Поэтому значительная часть населения северо-западного Башкортостана стала считать себя татароязычными башкирами» (Д. Горенбург). Также очевидный вывод, хоть и несколько запутанный в формулировке.

Если люди считали себя «башкирами» в силу «привилегий» (хотя «считать себя башкиром» и означает обладать башкирской этнической идентичностью), но татароязычными – по родному языку, непонятно, почему настоящие татары не последовали, в массе, этому примеру, не объявили себя «татароязычными башкирами»?  Не проще ли общепринятое ранее объяснение: «татароязычные» башкиры сохраняли башкирское, а татары – татарское этническое самосознание, не взирая на различия между их говором и советским литературным каноном башкирского языка. Там, где язык приводился «в соответствие» с «закрепленной» за ним национальностью, происходила смена этничности на татарскую. Обратной же смены происходить не могло, поскольку она не подкреплялась языковым фактором. Про фактор «привелигий» будет сказано несколько ниже.

Что касается проблем связанных с оформлением башкирского литературного языка, то в среде башкирской науки и общественности они широко известны и периодически дискутируются. Но татаристская (термин проф. М.З.Закиева) пропаганда постоянно выделяет эту проблему в качестве главной, тогда как в действительности ею далеко не исчерпывается сложный феномен колебания этничности. Цель пропагандистского хода понятна: поскольку литературный язык – продукт башкирской автономии, «вина» за все проблемы демагогически возлагается именно на нее, на саму Республику Башкортостан, уходя от обсуждения собственного вклада в разрушение добрососедских отношений между братскими народами.

«Собранные Коростелевым сведения по сельской этничности на северо-западе Башкортостана показывают, что 40 % деревень, учтенных в 1959 г. как татарские, к 1979 г. превратились в башкирские, а в 1989 г. 77 % их вновь оказались татарскими. Остальные 19 % являлись татаро- башкирскими деревнями и только 3 % сельских населенных пунктов оказались преимущественно башкирскими. Изучив динамику сельской этничности за 1870-1989 гг., Коростелев установил, что 95 % деревень, определенных в 1989 г. как башкирские, всегда считались таковыми. Из деревень, учтенных в 1989 г. как татарские, 48 % всегда являлись татарскими, мишарскими или тептярскими. Остальные татарские деревни в какое-то время считались башкирскими. Эти деревни подразделяются на две группы. В первую входят 15 % татарских деревень, которые до переписи 1989 г. всегда учитывались как башкирские. Их население состоит из тех, кто в 1926 г. считал себя татароязычными башкирами и их потомками» (Д. Горенбург).

Но тогда почему эти «остальные» деревни априори названы автором «татарскими»?

«Вторую группу составляют 37 % татарских деревень, которые в советское время превратились в башкирские. Их в основном населяют татары, ставшие башкирами в 1950-е гг. или позднее, чтобы получить для себя привилегии (Коростелев, 1994, с.91)». С данной интерпретацией сложно согласиться. Какие «привилегии» давала механизатору или доярке  смена татарской национальности на башкирскую в советское время, совершенно непонятно. Прибавка к зарплате? Гражданство? Улучшение уровня образования? Сам Дмитрий Горенбург, как бывший советский гражданин, имеющий представление о советских реалиях, поразмыслив, будет вынужден признать, что подобные предположения абсурдны. Вообще интересно, какие привилегии могли быть у башкир в 1950-х, помимо ритуального требования главе Башкирского обкома КПСС являться лицом «коренной национальности» (что не помешало стать таковым татарину М.З.Шакирову) – ведь башкирского вотчинного права на землю давно не существовало?

«В остальных районах татароязычные башкиры или назвали своим родным языком башкирский, или равномерно распределились между татарами и башкирами (с башкирским родным языком). В других 5 районах, где было много татароязычных башкир, их доля в составе башкирского населения не сокращалась. Несмотря на то, что эти данные не могут полностью объяснить вектор динамики этничности татароязычных башкир, они наводят на мысль, что 3/4 татароязычных башкир изменили свою национальность для того, чтобы отождествить себя со своим родным татарским языком, в то время как 1/4 признала башкирский язык соответствующим своей башкирской национальности» (Д. Горенбург).

Вполне здравая гипотеза. Подтверждающая, кстати, что татароязычные башкиры в массе были именно башкирами, подвергнутыми сложным процессам колебания этнической идентификации, включая языковую и культурную ассимиляцию татарами (по свидетельству В.И. Даля, она шла еще во второй половине XIX века).

Некритическое использование стереотипов ярко проявилась в следующем пассаже автора: «Советские институты сыграли свою роль при формировании башкирской этничности в 1959-1979 гг. В этот период привилегии для лиц титульной национальности в Башкортостане увеличились еще больше. От татарских писателей требовали, чтобы они печатались на башкирском языке, а татарские художники и музыканты могли рассчитывать на успех, только если заявят о себе как башкиры. Татарину было непросто стать чиновником или директором предприятия [18]. Поэтому тысячи татар стали записываться в официальных документах башкирами (Кульчик, 1992, с.37). О масштабах этого явления даже после массового перехода в состав татар в ходе переписи 1989 г. свидетельствует опрос, проведенный в 1990 г. в Бураевском районе. Он показал, что 43 % жителей считались по паспорту башкирами. Столько же было и татар. Отвечая на вопрос о своей национальной принадлежности, более половины башкир «по паспорту» заявили, что в действительности они считают себя татарами. Таким образом, 24 % населения официально являлись башкирами, хотя сами считали себя татарами [19] (Вечерняя Уфа. 1990. 24 августа)» (Д. Горенбург).

Вновь проскальзывает стереотипное восприятие «советских привилегий». Во-первых, какие привилегии могли быть настолько значимыми, что легко и многократно перевешивали инерцию этнической идентичности? Как объяснить в этом случае постоянно растущее количество татар в Башкирии – они сознательно отказывались от всех «привилегий»? Повторимся: какие привилегии мог иметь механизатор-башкир перед механизатором-татарином, скажем, из МТС в том же Бураевском районе? Неужели зарплату выше получал? Или небашкирам был закрыт путь в средние школы, ВУЗы? Абсурдность последних предположений просто не нуждается в обосновании, но все же можно сослаться на данные по ВУЗам.

Следовательно, причина смены идентичности, связанной с понятиями «престижа» и «не престижа», лежала не столько в материальной, сколько в духовной и ментальной сфере. Поэтому актуально привлечение для анализа данной темы методов этнопсихологии и социальной психологии. Причем такое обращение представляется нам плодотворным и при историческом анализе данной ситуации – по мнению Д.  Горенбурга, в конце XIX - нач. XX вв. быть башкиром было именно «престижно», заметим, в то время как собственно башкирское население отнюдь не отличалось высоким уровнем жизни. Но это уводит нас за рамки данной статьи.

Во-вторых, автор сам указывает, что предметом его анализа в данном пассаже является изменение этноидентификации в сельских районах республики, точнее, ее Северо-Запада. Но в качестве примера, подкрепляющего анализ, приводит слой «татарских художников и музыкантов… композиторов, писателей, начальников предприятий», отнюдь не являвшихся и не являющихся стратой, показательной для того же Бураевского района Башкирии и для сельских районов вообще. И вообще не является стратой, демографически значимой при оценке массовых явлений – национальная интеллигенция немногочисленна, она значима именно культурологически, а не демографически. Объясняется данная логическая путаница у внимательного, в целом, автора, осмелимся предположить, влиянием «гипотез» информатора – Айдара Халима, эпатажного публициста, для которого фантастические «притеснения татар» в БАССР стали одной из идей фикс.

Страта интеллигенции, для которой действительно значимы упомянутые привилегии – это именно преимущественно городская страта, отдельного анализа которой автор честно избегает. Именно в ее среде действительно объяснимо явление «башкир по паспорту» - явление, типологически отнюдь не тождественное массовому феномену «двойственной этнической самоидентификации», распространенному в сельских районах Башкирии (и очень быстро изжитому в восточных районах Татарии, бывшем Мензелинском уезде).

В-третьих, материальная значимость этих «привилегий» башкирам была настолько мала, по крайней мере, сложно вычленима, что была актуальна только для людей, чей собственный потенциал был недостаточно высок, чтобы игнорировать столь мелкий фактор. В доказательство можно привести целую плеяду действительно значимых в масштабе республики людей, никогда не менявших свою татарскую идентичность на башкирскую.

Т.е. актуален вопрос о «привилегиях башкир» оказался именно для весьма специфической в социокультурном плане страты – части провинциальной интеллигенции, не только в социологическом, но и в социокультурном, «веховском» понимании этого термина. А отличительными чертами этой прослойки является именно социальная, в том числе, этносоциальная маргинальность, крайняя идеологизированность и политизированность, тоталитарность и некогерентность мышления.

Неудивительно, что «перестройка» и хаос 1980-90-х гг. оказались для нее «звездным часом». В среде носителей «демократического транзита» оказалось непропорционально много членов именно этой прослойки, татарской интеллигенции Башкортостана и вовлеченных в ее сферу представителей «татароязычных» башкир. Но данная проблема нуждается в дополнительных исследованиях и выходит за рамки рецензии.

Вернемся к тексту Д.Горенбурга. «Политика, описанная выше, приносила желаемые плоды несколько десятилетий, но в силу ряда причин она в 1989 г. потерпела крах. Каковы были эти причины? Во-первых, демократизация общественной жизни и горбачевские реформы, которые сделали привилегии, основанные на национальной принадлежности, безнравственными (множество подобного рода льгот было ликвидировано)» (Д.Горенбург).

Миф о «нравственности» перестройки, я думаю, на нынешнем этапе развития общественной мысли не нуждается в дополнительных опровержениях. Перестройка явилась беспрецедентной по масштабу в истории человечества революционной акцией, построенной на целом ряде операций по масштабной манипуляции массовым сознанием (А.А.Зиновьев, С.Г.Кара-Мурза). Этот «глобальный сдвиг в сознании» привел к крушению великой страны и сопровождался целым рядом операций и спонтанных акций, связанных с деформацией массового сознания «на местах». В их ряду одной из наиболее активных в нашем регионе выделялась оголтелая татаристская пропаганда, в которую были так или иначе вовлечены немалые силы творческой и управленческой элиты татарского народа. Противостоять подобным тенденциям здоровые силы интеллектуальные, к сожалению, не смогли, пожалуй, у интеллигенции всех народов СССР, кроме Белоруссии. Общество Башкортостана, особенно башкирское население исторически более традиционно, «демократические» и «националистические» идеологии воспринимались в нем с куда меньшим энтузиазмом и, соответственно, оказалось беззащитным перед информационной атакой татаризма – и башкирский, и татарский, и русский сегмент, да и не воспринимали эту агитацию как серьезную. Но на слои населения с двойственной этнической идентичностью подобная агитация в условиях идеологического вакуума и всеобщего смятения умов влияла существенно. Кроме того, «катастройка» (термин А.А.Зиновьева) была информационной войной против всего традиционного общества, общества солидарности – советского (и глубже – русского, татарского, башкирского). Но в РБ наиболее «традиционным» - по самосознанию, ценностям, стереотипу поведения этносом являются, безусловно, башкиры. Понятие «престижности» при смене этнонима для специфической группы населения с двойственным этническим самосознанием смещалось в сторону этнонима «татарин». Но прочной такая разовая акция «ассимиляции», конечно, быть не могла, что и проявилось при переписи 2002 г.

«В результате многие татары, ранее записавшиеся башкирами с целью получения привилегий, вновь стали татарами». Точнее, потому, что изменился способ «получения привилегий», отныне он был связан с вовлеченностью в «демократический транзит» в РБ. И следовало бы честно заметить, что касалось это не только/столько «татар», сколько всей страты людей с колеблющейся башкиро-татарской идентичностью, особенно местной национальной интеллигенции – а уже она воздействовала в нужном ей направлении на массы – авторитет низовой интеллигенции, как справедливо заметил Д.Горенбург, в этих краях традиционно высок. Но из этого совершенно не следует, что люди с двойственной идентичностью были «татарами». Продолжим рецензирование: «Во-вторых, демократизация ограничила возможность нажима на людей со стороны властей и осложнила проведение пропагандистских пробашкирских кампаний. Это позволило многим татарам, записавшихся башкирами под давлением местных властей или переписчиков, восстановить свою прежнюю этничность (Исхаков, 1993, с.36)» (Д.Горенбург). Добавим, дав возможность проведению про-татаристских пропагандистских кампаний, ярким концептуальным выражением которых стали работы упомянутого Д.М.Исхакова, а на более низком уровне – серии массовых брошюр в жанре «фолькхистори» либо откровенной татаристской пропаганды, распространявшихся в РБ, преимущественно на С.-З. (В.Имамов, С.Алишев). «Обе эти группы татар состояли из людей, которые изменили не свое национальное самосознание, а свой этноним. Наконец, многие татароязычные башкиры решили изменить свою национальность вследствие политики руководства республики в сфере народного образования на рубеже 1970-х – 1980-х гг. В конце 1970-х гг. министерство просвещения и учреждения, ответственные за культуру, ранее контролировавшиеся фракцией «этнического самосознания», оказались в руках тех, кто придерживался принципа «один народ – один язык»».

«В ответ на это местные татароязычные башкиры развернули массовую кампанию за возврат к обучению на татарском языке. Ее возглавили школьные учителя, составлявшие значительную часть сельской интеллигенции и игравшие ключевую роль в формировании местного национального самосознания (Коростелев, 1994, с.82). Они победили в 1987 г., после снятия Михаилом Горбачевым главы Башкирского обкома КПСС» (Д.Горенбург). Но ведь результатом этой «победы» оказалось не столько увеличение «татароязычных башкир», сколько татар по переписи 1989 г.! Так что «победила» (как ей казалось) «значительная часть сельской интеллигенции», «игравшая ключевую роль в формировании местного национального самосознания», состоявшая не столько из татароязычных этнических башкир, сколько татар. Победили люди, чьим выразителем был Айдар Халим! Носители не «татароязычной башкирской» (весьма невнятной и маломощной), а именно татаристской (не татарской, а именно татаристской, амбициозной националистической) идеологии и пропаганды. Чья цель — вовсе не обучение западных башкир на родном «татароязычном» говоре, а превращении их в татар.

«Политический выбор» смены этноидентификации интеллигенции собственно «татароязычных» башкир при переписи 1989 г. (а она обладает решающим влиянием на идентификацию соплеменников в этом регионе РБ), происходивший «в пику властям» и под влиянием татаристской пропаганды, хорошо описал сам Д.Горенбург на примере интервью с их лидером того времени, Маратом Рамазановым: «Например, один из лидеров татарского национального движения Марат Рамазанов сообщил мне, что раньше он считал себя татароязычным башкиром, но стал татарином и включился в татарское национальное движение, т.к. башкиры, в отличие от татар, настаивали, чтобы он перешел на башкирский язык. Такое заявление существенно отличается от утверждений, сделанных ранее некоторыми татарами, будто бы они всегда считали себя таковыми, несмотря на то, что по документам числились как башкиры (Халим, 1990, с.7)» (Д.Горенбург, 1999). Итак, это был разовый, чисто политический демарш, но последствия столь оригинального способа проявления протеста были полностью использованы антиреспубликанской пропагандой позже, при переписи 2002 года, когда претензии предъявлялись к любому прецеденту декларации башкирской идентичности лишь на том основании, что в предыдущую перепись человек сменял ее на татарскую – даже если это было с его стороны, как видим, разовой, конъюнктурной акцией.

Идеологию татаризма (термин М.З.Закиева) как разновидность «демократической» весьма сочувственно воспринимал и новый назначенец М.С. Горбачева в Башкирии, первый секретарь Башкирского обкома КПСС Р.Хабибуллин. Это не означает, что он обязательно разделял странные взгляды, скажем, тов. Халима, но линию начальства на союз с «демократической» татаристской интеллигенцией, на ликвидацию «башкиризации» он понимал хорошо. Понимать и исполнять, не глядя на последствия, волю начальства — главное качество партаппаратчика того кризисного времени, тем более — его ранга. Именно это качество послужило одной из причин краха КПСС (А.А.Зиновьев, 2006). На стороне татаристов в РБ оказался именно административный ресурс. Включая важнейший в наступавшую эпоху — информационный. В эти годы идеология татаризма, безусловно, была на подъеме, что легко проследить по публикациях тех лет во всем Урало-Поволжском регионе, а вот в чем выражалась воля татароязычных башкир, определить весьма сложно — за отсутствием публикаций, сравнимых с упомянутыми по резонансу. Последствия ясно видны по переписи 1989 г. на территории республики. Причем в среде политизированной интеллигенции, особенно фрондирующей, до сих пор считается правилом хорошего тона ссылаться исключительно на результаты только этой переписи, игнорируя ничуть не менее репрезентативные переписи 1979 и 2002 гг.

В заключение заметим, что попытку западного исследователя подойти к столь деликатной проблеме деидеологизированно, не смотря на высказанные нами замечания, следует признать удачным примером работы в перспективном направлении. Близится следующая Всероссийская перепись населения 2010 года. И думается, следует, учитывая уроки предыдущих переписей, попытаться избежать ненужной и конфликтной политизации и спекуляций на нормальном процессе учета населения, переведя уникальную, с точки зрения этнологии, проблему в рамки здравого научного анализа.

Использованная литература

1. Gorenburg Dm. Identity change in Bashkortostan: Tatars into Bashkirs and back // Ethnic and Racial Studies. 1999. Vol. 22. №3. P. 553-580./ Пер. И.В.Кучумова.

2. Горенбург  Д. Татары – башкиры – снова татары: изменения этнической идентичности в Башкортостане // Вестник Евразии. 2004. №1. С.65-77.

3. Буранчин А.М. Проблема этнической и языковой идентичности северо-западных башкир // Национальные и языковые процессы в Республике Башкортостан: история и современность: Информационно-аналитический бюллетень ИГИ АН РБ № 5-6. – Уфа, 2007. С.65-69.

4. Гарипова Ф.Х. Языковая политика и общественная мысль. – Уфа, 2009.

5. Гревингхольт Й. Республика Башкортостан. Становление авторитарного режима. — Казань,  2006

6. Зиновьев А.А. Фактор понимания. - М., 2006.

7. Кузеев Р. Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала: этногенетический взгляд на историю. - Уфа, 1992.

8. Филиппов В.Р. Критика этнического федерализма. – М., 2003.

Бердин А.Т., к.ф.н.

Ссылки по теме:

Мы не белые и не красные, мы – башкиры!

http://www.bashkort.com/index.php?option=com_content&view=article&id=135:wearebashkirs&catid=42:important&Itemid=102

Перепись 2010 г.: еще раз к вопросу о северо-западных башкирах

http://www.rb21vek.com/index.php?newsid=331

Башкирия на пороге этнического конфликта: реальность или происки обиженного «социолога»? http://www.rb21vek.com/index.php?newsid=35